скалы.
Трудился на Днепрострое и Евсей Ваганов. Странный он человек. В какие-то волшебные силы верил. Присмотрелся к тому, как Бурбэ работает, начал шептать соседям:
— Он с силой волшебной связан.
Смеются другие.
Отметили на строительстве труд Бурбэ. Выдвинули, послали учиться на курсы крановых машинистов. Только отправили, возвращается вдруг Бурбэ.
— Что, отчислили?
— Не получилось?!
Оказалось, Бурбэ досрочно окончил курсы.
Снова все говорят о Бурбэ. И снова Евсей Ваганов:
— Неспроста всё это, неспроста. Как трижды три, как дважды два. Он с силой волшебной дружен.
Смеются другие.
Стал работать Бурбэ на подъёмном кране.
Послали грузить кирпичи. Едва поспевают за ним другие.
Послали на установку огромных бетонных опор и щитов. Еле поспевают подвозить к подъёмному крану щиты и опоры.
Послали на разгрузку тяжёлых частей и деталей для днепровских турбин. И тут поспевают едва за Бурбэ. Только и слышно:
— Поспешай!
— Поспешай!
— Поспешай!
Снова кругом на стройке:
— Ну и Бурбэ!
— Вот так Бурбэ!
— Бурбэ — золотые руки!
Проработал Бурбэ на Днепрострое четыре года. Четыре года был для других примером, был лучшим из самых лучших.
— Сила волшебная в нём, — твердит о своём Ваганов.
Когда завершилось строительство Днепрогэса, Павел Людвигович Бурбэ был награждён орденом Ленина.
Поздравляют друзья Бурбэ. Радуются высокой награде. Благодарят за отличный труд.
Тут же Евсей Ваганов:
— Говорил я, говорил. В нём сила сидит необычная, волшебная.
Смеются другие:
— Конечно, сила. Волшебная сила — рабочая стать и честь.
Ладушкин и Бабушкин
Поражались другие:
— И как они дружат?
— И что у них общего?
И верно — разные были они во всём.
Ладушкин высок и тонок, как лыжная палка. Толст, как бочонок, Бабушкин.
Ходит в фуражке Бабушкин. Признаёт только кепку Ладушкин.
Любит Ладушкин щи, ненавидит кашу. Обожает Бабушкин кашу, ест через силу щи.
Бабушкин говорит медленно, медленно, словно каждое слово, как блин, на сковороде печёт.
Подзадоривают другие:
— Ну, выпекай, выпекай!
Выпечет слово. Ждёшь не дождёшься нового.
Ладушкин говорит быстро-быстро, словно слова у него вперегонки бегают.
Едва он откроет рот:
— Понеслось, помчалось, — смеются люди.
Курит безбожно Ладушкин. Дым из него как из котельной трубы валит. Табачную гарь за версту оббегает Бабушкин.
Поражаются все кругом:
— И как они дружат?!
— И что у них общего?!
Вот и в работе всё та же несхожесть.
Трудились поначалу они землекопами. Лопата в руках у Бабушкина. Ломом орудует Ладушкин.
— В нашем деле лопата всему начало, — уверяет Бабушкин.
— Лом — молодец, а лопата — дура, — отвечает на это Ладушкин.
Трудились потом на бетонных они работах. Был Ладушкин среди тех, кто бетон замешивал. В числе тех находился Бабушкин, кто бетон утаптывал.
— Главное в нашем деле, — уверяет Ладушкин, — бетон замешать.
Возражает немедля Бабушкин:
— Главное — утоптать.
Послали обоих учиться.
Облюбовал Ладушкин себе профессию кранового машиниста. Учиться на машиниста паровозного попросил послать его Бабушкин.
Вот снова они на стройке.
Вверх, вниз; вверх, вниз — орудует на кране своём Ладушкин.
Вперёд, назад; вперёд, назад — таскает по стройке вагоны Бабушкин.
— Красота! — произносит Бабушкин.
— Вот она где красота, — возражает с подъёмного крана Ладушкин.
Поражались на стройке:
— Ничего тебе общего. — А вот тебе — дружат!
И вдруг:
— Есть общее! Есть общее!
Вспомнили люди: когда работали Ладушкин и Бабушкин землекопами, выполняли они и перевыполняли свои трудовые планы. Потом, когда на бетонных трудились они работах, тоже были среди лучших они из лучших.
И вот теперь оба они в машинистах. Слава идёт о Ладушкине, слава идёт о Бабушкине. И здесь они в лучших, и здесь они в первых. И тут им почёт за их честный труд.
Оба они — и Ладушкин, и Бабушкин — передовики, ударники. Оба труд превыше всего считают. Ясно давно любому: труд — вот что людей сближает.
Страус
Разнорабочего Павлина Рябчикова прозвали страусом. Заспорили как-то строители, почему его так прозвали.
— Это потому, что, когда он идёт, ноги на манер страуса очень резко вперёд выбрасывает, — уверяли одни.
— Вот и нет, — возражали вторые. — Это потому, что имя его Павлин, а фамилия Рябчиков. Отсюда и прозвище тоже птичье.
— Не в этом, не в этом дело, — говорили третьи…
Страус птица южная, иностранная. Есть такая привычка у страуса: чуть что — засовывает голову в песок. Ничего не видно. Ничего не слышно. Глух и нем. Нем и глух. Удобно!
Вот такая же привычка была и у Павлина Рябчикова. Правда, голову в песок он не засовывал. А просто ни на что не обращал внимания, ни на какие просьбы не отзывался, никогда ни к кому на помощь прийти не хотел.
Случился как-то в бригаде у соседей прорыв в работе. Решила бригада, в которой работал Рябчиков, помочь соседям. Приглашают и Рябчикова. Не отзывается Рябчиков. Делает вид, что не слышит, делает вид, что не видит.
— Рябчиков!
Не отвечает.
— Павлин!
Молчит. Не отзывается.
Да что там какой-то прорыв у соседей! Когда обрушилась шпунтовая стена на Днепрогэсе, все бросились к месту аварии. Побежала и их бригада. Зовут:
— Рябчиков! Рябчиков!
Глух. Безответен Рябчиков.
Даже в деле таком простом: надо было кому-то сходить в аптеку, принести лекарства для своего же больного товарища. Попросили Рябчикова:
— Рябчиков!
Не отзывается Рябчиков. Глух и нем. Нем и глух.
— Страус! — кто-то тогда и бросил.
Так и пошло.
Наказала судьба Павлина Рябчикова. Проходил он как-то мимо одной из строительных площадок. И надо же, именно в эту минуту здесь оборвалась бадья с бетоном. Покатилась она вслед за Рябчиковым. Догоняет.
— Рябчиков! — кричат ему. — Рябчиков!
Не реагирует Рябчиков. Зачем? Пусть себе кричат.
— Павлин! Павлин!
Даже кто-то выкрикнул:
— Страус!
Не поворачивает головы Рябчиков. Глух и нем. Нем и глух. Так и ударила его бадья. Так и пришибла. Правда, к счастью, не насмерть.
Выходили его врачи. Даже доктор, лечивший Рябчикова, благодарность специальную получил.
Улыбались другие:
— Случай особый — вылечил страуса.
Действительно, вылечили. Пошла на пользу ему наука. Стал внимательным Рябчиков к товарищам, начал работать по-ударному.
Не стало с этого времени Страуса.
Снова всюду звучит его настоящая фамилия.
Всё на своих местах
На Днепрострое готовились к сооружению ряжевой временной перемычки. Для этого в дно реки надо было вбить сваи и между ними установить шпунт — забор из многометровых металлических балок.
Советским строителям возводить Днепрогэс помогали американские инженеры. Находились они
